Ландау, каким его знал я

Опубликовано 05 Сентября 2012 года в 14:16:24
Просмотров: 3961

В истории науки лауреат Нобелевской премии, выдающийся советский физик-теоретик, основатель научной школы, Герой Социалистического Труда, академик АН СССР Лев Давидович Ландау навсегда останется легендарной и, пожалуй, загадочной фигурой ХХ века.

Продолжая цикл интервью «О времени и о себе», предлагаем вашему вниманию воспоминания кандидата технических наук старшего научного сотрудника Леонида Александровича Кардашинского-Брауде.

- Льва Ландау я хорошо помню, лет, наверное, с трех. Еще до войны, вернувшись из очередной заграничной командировки в Ленинград, он навестил нас. Мое детское внимание привлекла небольшая яркая коробочка с французскими духами, привезенная Ландау в подарок моей матушке – своей двоюродной сестре. И пока взрослые обменивались новостями, я потихоньку флакончик вскрыл и, по известной только мне, совсем юному, причине погрузил в него чернильный карандаш, превративший духи в чернила. Помню, как сильно расстроилась мама, когда это обнаружилось, а Лев Давидович ее успокаивал, пообещав, с первой оказией восполнить утрату.

Спустя много лет, когда я уже учился на первом курсе Ленинградского электротехнического института, на одной из лекций по физике лектор рассказывал нам – студентам о составе атомного ядра. Электрон, говорил он, это элементарная частица, у которой есть масса, энергия, заряд и т. д. Но, согласно современной теории, электрон также является волной и, соответственно, обладает волновыми свойствами. У меня в голове это никак не укладывалось - причем здесь частица с массой и волна? Я дождался, когда Лев Давидович приедет в Ленинград, и попросил его, как физика-теоретика, разъяснить мне, как он это понимает. «Ничего подобного, - ответил он мне. - Это ни то и не другое, это - уравнение, которое и показывает все свойства электрона: массу, энергию и т. д. А все эти дурацкие физические модели, шарики вокруг ядра и волны - забудь, все это чепуха». У меня лицо вытянулось - как же так, а Лев Давидович, посмотрев на меня, продолжил: «Леня, давай лучше поговорим о женщинах, мы больше найдем общих точек». Мне тогда было -19 лет, а ему – 40, и общих точек мы не нашли.

Ландау классифицировал все на свете, что поддавалось классификации. Он вывел собственную формулу счастья, содержащую три параметра: любовь, работа и интересное общение с людьми, а девушек делил на красивых, хорошеньких и интересных.

Лев Давидович был удивительным, очень светлым человеком, остроумным и доброжелательным. Обладал необычайной работоспособностью. Работал всегда много и я это видел неоднократно. Первый этаж московской двухэтажной академической квартиры Ландау занимали домочадцы, второй же – был его обиталищем.

У Ландау была органическая нелюбовь к письму, поэтому научные тексты под его диктовку записывали сотрудники. Один из них Женя Лифшиц, как правило, сидел за столом, вооружившись ручкой и бумагой, а, лежащий в задумчивости на кушетке, Ландау надиктовывал текст. Затем Женя вслух зачитывал написанное. Лев Давыдович вносил пометки, исправления и, бывало, возвращался к первоначальному тексту. Так, вместе они написали знаменитый многотомный фундаментальный труд «Курс теоретической физики», который впоследствии много издавался.

Лев Давидович был большой оригинал, на все у него были собственные взгляды. Как и Анна Ахматова он считал Льва Толстого – мусорным стариком, а не великим классиком, чтил Лермонтова, а Пушкина отрицал напрочь.

Человек он был жизнерадостный, обаятельный и веселый, обладал тонким блестящим умом, абсолютной памятью и прекрасным красноречием. Шутил он постоянно и, как правило, с легкой иронией и долей сарказма, юмор буквально сыпался из него. Еще до войны, в начале 30-х годов, когда Лев Давидович жил в Харькове, возглавляя теоретический отдел Украинского физико-технического института, на дверях его кабинета висела записка: «Ландау – не кусается». На самом деле это было не так.

На одном из заседаний кафедры, выслушав речи сослуживцев, он был настолько не согласен с их докладами, что обозвал всех присутствующих дураками и ушел с заседания. Конечно, разразился скандал. Ректор института вызвал к себе Ландау и потребовал, чтобы Лев Давидович извинился перед сотрудниками. Что тот и сделал. Во время очередного заседания кафедры он сказал примерно следующее: назвав Вас дураками, я имел виду, что дураки вы – только в науке, а так – отличные ребята.

В феврале 1937 года Ландау принял приглашение Петра Капицы занять должность руководителя теоретического отдела только что построенного Института физических проблем и переехал в Москву.

А в 1938 году случилась беда. Ландау арестовали за то, что он видел, а возможно и редактировал листовку, написанную его университетским товарищем, тоже физиком, призывающую к свержению сталинского режима, в которой Сталин назывался фашистским диктатором. В тексте было сказано, что сталинские методы управления абсолютно неверны, что это искажение принципов марксизма и ленинизма и что совершенно другой стиль руководства должен быть. Сидел он на Лубянке. Не могу сказать, что его мучили и били, этого не происходило, но условия, в которых он оказался, были абсолютно неподобающими. На Льва Давидовича всячески давили, заставляли часами стоять на допросах, кормили ужаснейшим образом, никогда не выключали электричество, не давали спать и требовали признаться в том, что он – немецкий шпион. Ландау активно возражал, говорил, что это глупо, что в Германии процветает фашизм, а это абсолютно неприемлемо. Наконец, следователь, который вел его дело, предложил ему дилемму: или Ландау подписывает протокол в котором говорится что он немецкий шпион, и тогда ему дают 25 лет лагерей, в противном случае – те же 25 лет, но без права переписки на рассмотрение так называемой «тройки», выносящей обычно решения о расстреле. За год нахождения в застенках Лев Давыдович был доведен до такого состояния, что больше не мог сопротивляться и согласился с тем, что он немецкий шпион.

Ландау спас Петр Капица, директор Института физических проблем, мужественно поручившийся за него перед НКВД в лице Молотова, Вышинского и лично Берии, и поклявшийся своей головой в том, что будучи на свободе, Ландау не будет вести какой-либо контрреволюционной деятельности и ничего антисоветского и антисталинского не выкинет.

Из тюрьмы Ландау вышел в тяжелейшем моральном и физическом состоянии. В течение года восстанавливался в академическом санатории на юге. И в конце 1939 – начале 40 –го года приступил к работе в ИФП.

В 1946 году Ландау был избран действительным членом академии наук СССР, минуя члена-корреспондента, что вообще не слыхано. А за проникновение в тайны Вселенной в 1962 году удостоен Нобелевской премии по физике.

Дело в том, что Петр Капица, работая со сверхнизкими температурами, в свое время обнаружил, что при очень низких температурах близких к абсолютному нулю, у одного из изотопов гелия – гелия 2 (там два изотопа) образуется сверхтекучесть. По идее, при такой температуре он должен был сгущаться и замерзать как все газы, а этого не происходило, и объяснить это с позиции классической физики было невозможно. А Ландау сделал это оригинальными квантовыми методами.

Впервые в истории Нобелевских премий награждение происходило в больнице, где Лев Давидович находился после автомобильной аварии.

Ряд известных физиков, с которыми я лично знаком, считали, что Ландау должен был получить как минимум еще семь Нобелевских премий за различные отдельные работы.